Осенью 2022 года 42-летнего Александра мобилизовали и отправили в Украину. На "передок" в "мясные штурмы" его подразделение командиры гнали, используя заградотряды, которые стреляли в случае отступления, утверждает он. В августе 2023 года Александр смог дезертировать и уехал из России, но его до сих пор преследуют кошмары и тревога за свое будущее.
Александр (фамилия есть в распоряжении Север.Реалии, все, что он рассказал, проверено не только журналистами, но и экспертами ассоциации "Прощай, оружие", которые признали его рассказ правдивым, а его самого – не причастным к военным преступлениям) говорит, что навоевался еще 20 лет назад, во время второй чеченской войны, на войну с Украиной идти не планировал, был уверен, что его не возьмут по здоровью. Но вышло иначе.
– Когда всё началось, я был строителем на вахте на Чукотке. Нужно было кормить семью – нашёл там работу по сезонам, тяжёлую, но мне нравилась, да и платили хорошо. К войне я сразу отнёсся негативно: знал, что армия наша "любимая " собой представляет. Тогда я писал в пабликах "ВКонтакте" – и что "близкого конца не ждите", и что эту войну увидят все – так много будет раненых и "двухсотых" (убитых). Я вторую чеченскую в своё время проходил, поэтому понимал, что будет. Осенью вернулся домой в Самарскую область. Прошло две недели – и началась мобилизация. Повестку мне принесли на работе, на заводе. Но страшно не было, ведь моих коллег, которым пришли повестки, возвращали по здоровью, – вспоминает Александр.
"Пьянство беспробудное"
Он надеялся, что от службы его спасут проблемы со здоровьем, которых хватало: сказались травмы и контузии, полученные на чеченской войне, многое добавилось с годами.
– Я не терпел несправедливого отношения к другим и себе – часто влезал в драки. В итоге у меня была и черепно-мозговая травма, и лицевая, плюс с давлением проблемы, – поясняет он.
Но на сборном пункте ему отказали в прохождении медкомиссии, заверив, что она будет в военной части.
– Нас отвезли в ПГТ Рощинский под Самарой. Приехали мы уже ночью. Там действительно был "медицинский осмотр" – один фельдшер, после которого от нас потребовали расписаться, что жалоб по здоровью мы не имеем. Я отказался, но нас всё равно начали оформлять. Специальность никого не волновала – штатное расписание по тренировкам тупо нужно было забить людьми. Обучения как такового не было. Представьте себе взрослых мужиков, которые из семей вырвались – для них это как на сборы попасть: пьянство беспробудное.
27 января его отправили сначала в Ростов, затем в Луганскую область.
– Было много брошенных домов, где мы заселялись. Людей очень мало, особенно в деревнях ближе к границе с Россией. Потом нас перекинули в Белогоровку. Там обстановка просто угнетающая – разбомбленные дома, разбитые снарядами пятиэтажки с зияющими дырами. Мы пробыли там недели две, затем нас перекинули на позиции, где мы строили блиндажи в километре от передней линии. Потом к обязанностям добавилась эвакуация раненых и погибших. Потерь было очень много, даже на эвакуациях и при строительстве укреплений. Не было недели без "двухсотых" и "трёхсотых" (раненых).
"Угробил всех"
Многие погибали от осколочных ранений в результате атак дронов, говорит Александр.
– Разрывало людей – кому-то попадало в голову, выбивало глаз. Мы взводами ходили на эвакуацию на завод под Белогоровкой, который всё пытались брать. Одни трупы, воронки, – продолжает он.
По его словам, там шли очень жестокие бои за небольшой отрезок дороги, группы "Шторм Z" (диверсионные и штурмовые подразделения российской армии, формируемые, в основном из заключенных. – СР), постоянно заходившие на позиции, не задерживались там больше пяти минут. Больше всех не повезло тем, кто попал на переднюю линию.
– Был такой комбат, позывной "Белый". Он своих луганских ребят, можно сказать, убрал на передовой – постоянными штурмами, особенно когда брали местную фильтровальную станцию. Угробил всех, в итоге докопался до наших ребят. Они эвакуировали раненых, а он их хотел отправить в штурм. В первый раз у него получилось – ребята ещё не знали, что к чему. Во второй он им из автомата стрелял по ногам. У меня была связь с первой линией, и я слышал, как он разговаривает, вернее, просто орёт – неадекватный человек. А станцию фильтрации воды бомбить, атаковать танками или чем-то тяжёлым не разрешали, потому что, по слухам, у этого Белого то ли были в ней вложения, то ли ему её обещали. Из-за этого – постоянные штурмы.
Александр объясняет, что существовал и своего рода штрафбат помимо "Шторм Z" – просто "Шторм".
– Это те же смертники. Попасть туда можно было за что угодно: за выпивку, неподчинение, невыполнение приказа. Был один, который попал за рапорт на увольнение, который он даже писал не сам – за него это сделал замполит. Не знаю, что они не поделили, но человек был непьющий, в "Шторме" не хватало пятерых человек – как раз его забрали. В итоге он, как мне рассказывал фельдшер, лежал в коме в госпитале в Петербурге, у него половина лица – пластиковая. К мобилизованным в принципе относились как к рабам. При нашем батальоне по прибытии сразу же одну роту отдали в "Шторм" – и при первом же штурме из 110 человек осталось 37. Там мы были до пригожинского бунта (23-24 июня 2023 года наёмники ЧВК "Вагнер" под руководством Евгения Пригожина, воевавшие в Украине, не встретив сопротивления, взяли под контроль Ростов-на-Дону, затем в течение дня с минимальным сопротивлением прошли Воронежскую и Липецкую области, сбили один самолет и шесть вертолетов армии РФ, 15 военнослужащих были убиты. В нескольких регионах, в том числе в Москве, был объявлен режим контртеррористической операции. Мятеж был прекращен 24 июня после переговоров с властями, спустя два месяца самолет Пригожина упал в Тверской области, все погибли. – СР). 9 июля 2023 года нас перекинули под Бахмут, в Клещеевку, а через два дня кинули в штурм.
– Нас выбросили на точку, пошёл обстрел, мы там же и окопались, насколько было возможно. Повсюду были "птички" (украинские дроны. – СР), которые на нас наводили обстрелы – даже если было всего два человека. Мы позиции бросили и вернулись, нам начали говорить, что мы мол "пятисотые" (дезертиры. – СР), мы их мягко послали, указав направление стволами. Сейчас говорят, мол, мобики молчали – не молчали. Но зато теперь уже молчат – там (убитые) все остались.
"Обычная яма, а под ветками – трупы"
После этого Александра и его сослуживцев перевели из 85-й ОМСБр (85 -я отдельная мотострелковая бригада. – СР) в 83-ю десантно-штурмовую бригаду. За пятеро суток от их батальона из 496 человек осталось около 120, говорит он. 30 человек, и среди них Александр, отказались идти на передовую.
– Кого-то бросили в ямы, угрожали, приходили из Следственного комитета вместе с ФСБшником, заставляли подписывать рапорт о том, что искупишь "вину перед родиной кровью" – это как сталинский приказ "ни шагу назад"– и отправляли на передовую. Мы отказались, а наказание там одно – на ту же передовую. Тут же прямо отправляли. Выбор – либо тебя "обнулят" (казнят/убьют. – СР), либо отправят на передок, где "обнулят" украинцы. Меня отправили через три дня после нашего "бунта" – мы отсиделись недалеко от линии соприкосновения, даже не пошли на закрепление. Вся зона там простреливается артиллерией, так что проверять никто не будет, командиров там не наблюдалось. А мы туда уходили, прятались, как-то выживали. Нам повезло. Не всем, но повезло. И мы не единственные, кто так отсиживался.
Свидетельство Александра о том, что командование требует от "провинившихся" подписывать рапорт о готовности "искупить кровью вину" – не первое. Об аналогичном случае рассказывал дезертировавший со сватовского направления в 2024 году военный медик Алексей Жиляев.
В итоге Александра в числе прочих отправили вытаскивать раненых – "тех, кто ещё может ходить своими ногами".
– Транспорта никакого не было. Ну как человек погибает – летит кассета, его пополам разрывает, кто-то на минах подрывался. Основные травмы – минно-осколочные, несовместимые с жизнью. Пулевых было мало. Даже если в хорошо построенный блиндаж прилетает снаряд, у человека взрывной волной череп в массу раздавливает.
Снаряжение и шлемы, по словам Александра, вообще не помогали.
– Это китайские страйкбольные шлемы, они не защищают. Представьте, как палкой бьют по барабану – вот что происходит внутри головы, если рядом падает снаряд. Это и контузии, и лопнувшие перепонки. А если попадает прямо в блиндаж – это всё. Я только одного знал, кто выжил – раненый, без ноги, но живой. Многие раненые быстро становились "двухсотыми", им эвакуация бы уже не помогла. В блиндажах такого было полно – сидели трупы перевязанные. У некоторых с тяжёлыми травмами были пулевые ранения – ходила команда, приближённая "к жопе императора" (к командованию. – СР) – и добивала людей.
И с транспортом, и с едой были постоянные проблемы – её часто приходилось добывать, доставая из снаряжения погибших. "Эвакуация" самих тел носила довольно условный характер – с фронта их не забирали, утверждает Александр.
– Недалеко от Клещеевки, километра за полтора от линии соприкосновения, были ямы, в сторонке. Обычная яма, закрытая тентом или укрытая ветками. А под ветками – трупы. Туда скидывали погибших, – рассказывает он.
Заградотряды
Помимо братских могил и принуждений подписывать рапорт об "искуплении кровью своих преступлений перед Родиной", Александр столкнулся с ещё одним явлением прямиком из сталинской эпохи – с заградотрядами.
– Там было железнодорожное полотно, нас выкинули на него. Ни насыпей, ни блиндажей – ничего. Буквально через полчаса нас уже накрывала артиллерия. И так мы пятеро суток вытаскивали раненых под коптерами, которые днём и ночью контролируют небо. Если на машине остановился на пять минут – это уже всё. Ты – всегда мишень. После этого нас заводили в сторону Горловки, там нас раздолбали на следующий день. У нас сразу было шесть "двухсотых", 23 "трёхсотых" – и мы вышли. Заградотряды нас пытались остановить, но мы выходили уже в таком состоянии, что они не стали нас трогать – поняли, что мы шутить не будем. Эвакуаций там вообще не было – она в двух-четырёх километрах, а если человек раненый, то его уже не донесёшь.
Заградотряды – пулемётчики на перекрёстке дорог – состояли и из военной полиции, и из контрактников. Но хуже всего были отряды "ахматовцев", говорит Александр, они буквально загоняли людей на передовую.
– Близкий друг рассказывал: мы вперёд, а за нами эти кадыровцы идут, только дошли, 400 метров оставалось, обернулся, а они уже все смылись, по кустам сидят, а назад пойдёшь – автоматами в тебя целятся. Забирали документы, военники, броники. Если ранение совсем тяжёлое – отправляли в госпиталь. Если нет – разворачивали обратно. У кадыровцев отношение к российским солдатам – как к скоту. Сами воевать не хотят и гонят их. "Ахмат" при этом всегда красивый – весь завешанный наградами, – говорит Александр.
Сам он тоже сталкивался с "Ахматом" – ночью в посёлке Мирное в Донецкой области: там они проверяли машины и отлавливали спрятавшихся в домах отказников, чтобы отправить их в штурм.
– Не знаю, чьё это указание было, может, Лапти Аладдина (Апти Алаудинов – замначальника Главного военно-политического управления Вооружённых сил РФ . – СР). Я, кстати, его вживую видел, в Лисичанске. Он там толкал нам речь патриотическую, я стоял, думал: "Мда … целый генерал!".
Кроме загрядотрядов, видел он и полевые казни.
– Когда однажды отходили, я видел уже "обнулённых", то есть расстрелянных. Мы подошли, посмотрели – видно, где входные отверстия от пулевых ранений, и люди лежат в таком положении, что понятно: их просто поставили в ряд и расстреляли, – вспоминает дезертир.
"Прямой путь на тот свет"
Среди сослуживцев были "послушные" – те, кто "верил, что украинцев нужно освобождать от украинцев", говорит Александр. Таких, по его словам, было 20–30%, остальные – в основном работяги с завода, как и он сам. В части их строили и говорили: "Если вы сейчас убежите (дезертируете. – СР), получите 7 лет, если с фронта – 15 лет". Хотя таких статей ещё не было – людей просто запугивали. Но были и те, кого запугать не получалось.
– Были и до меня случаи, что люди уходили (дезертировали. – СР). Если человек сказал, что уезжает в отпуск или лечиться – и не вернётся, у нас никто не осуждал, все всё понимали. Но не через госпиталь – там шансов бежать почти не было: ловят. Когда я обращался в одном из госпиталей у Старобельска к глазнику (офтальмологу. – СР), он мне посоветовал: "Ты из автомата выстрели рядом с комбатом, чтобы в психушку отправили". Были нормальные люди, которые понимали, как выбраться из этой ситуации.
В августе 2023 года Александр решил, что с него довольно. На войне он не хотел быть с самого начала, но раньше сбежать было почти невозможно – поэтому он решился на радикальный шаг. На пункте временной дислокации перерезал себе вены, и тогда, как он выражается, ему начали "парить мозги и запугивать" – демонстрировать, что бывает с теми, кто отказывается воевать. Его перевязали и целую неделю возили в наручниках и показывали, как живут отказники. Сначала его на два дня посадили в ИК-15(бывшая тюрьма в Луганской области, где держат отказников. – СР), так называемый "центр поднятия боевого духа".
– Оттуда каждые два месяца идёт набор в 57-ю бригаду, она была в Курдюмовке, недалеко от Клещеевки, у нас туда прикомандировали одного парня, который права качал. 57-я – это всё, смерть. Это даже не "шторма", эта бригада "обнуляется" каждый месяц, прямой путь на тот свет. Потом ещё показали, как сидят в подвале ребята в Новолуганском: "Вот видишь, что бывает", а я – "Ооо, хорошо!" Меня привозят в Светлодарск, через два часа – в психушку. Потом снова в Светлодарск, сажают в камеру, приходит замполит и говорит: "Поверь, ну это же самоубийство". Я говорю: "Да, я осознал". "Ну ты служить-то хочешь? " Я отвечаю: "Очень хочу! " Он так на меня посмотрел долго-долго и говорит: "Нет, сначала с тобой психиатру ещё нужно поработать". И засмеялся.
Александр видел и других военных, решивших причинить себе вред вместо того, чтобы воевать.
– У нас как-то привезли ребят с Дальнего Востока, около 80 человек, не помню точно, какая бригада. Денег им два месяца не платили, осталось их тоже совсем немного после штурмов. У нас оттуда два брата подорвали себя гранатой, чтобы не воевать, но не рассчитали – только пальцы одни от них остались, – вспоминает он.
Самому Александру повезло – в психбольнице ему повстречался врач, выписавший ему направление на лечение дома, в Самарской области. Но когда он вернулся домой, обнаружил, что у него неверно составлены документы, в лечении ему отказали. Какое-то время он ещё пытался добиться освобождения от службы по здоровью через частные медицинские услуги, но у него ничего не получилось. Тогда он обратился к правозащитникам в "Идите лесом" и уехал в Армению.
"Относятся как к мясу"
– Партизанская война всё же отличается от конвенциональной в Украине, – говорит Александр. – В Чечню меня привезли после штурма Грозного в 2000 году. В Чечне были небольшие стрелковые стычки, подрывы, снайперские обстрелы, но такого, чтобы полк на полк – нет, в основном партизанщина, ещё не распустившиеся цветочки по сравнению с тем, что происходит в Украине – это описать практически невозможно… Особенно по части потерь, здесь их несравнимо больше, например, среди взводников – младшего офицерского состава.
Но в остальном, считает он, много схожего.
– Как ни затевает Россия войну – не хватает кадров, техники, снаряжения. И как офицеры пили, так и пьют, как там издевались над солдатами, так и тут издеваются. Командование – как тогда были скоты, так и сейчас. Ничего не поменялось – к солдату относятся как к мясу, разве что тогда открыто не "обнуляли", – говорит он.
В Чечне были и ямы для "провинившихся", так называемые зинданы. Сам Александр за отказ выполнять приказ однажды угодил в так называемый "стакан" – крохотное помещение, где можно было только стоять. Солдат в них держали по трое-четверо суток.
– Могли за разные провинности посадить, мы же срочниками тогда были – за пьянку, наркотики, что-то незначительное. Тогда не наказывали сразу, прикладом в грудину били, ну, дедовщина. Вся жестокость пошла с чеченских войн, если в первую чеченскую побаивались с солдатами так обходиться, то во вторую – уже руки были развязаны. Контрактников было мало, мы все – срочники, нам 19-20 лет. Сейчас-то в Украине мужики уже взрослые воюют, с ними так не получится обращаться. А тогда офицеры любили нажираться до усрачки и чморить солдат. Были и расстрелы по пьяни, в основном из-за конфликтов. Когда я был на заставе, бывший старшина уж не знаю из-за чего поспорил с действующим – и застрелил его, и до кучи ещё двух пацанов прихватил, – вспоминает он.
Даже через полтора года после побега с войны в Украине ему все еще тяжело привыкать к мирной жизни.
– У нас же менталитет дурацкий, в первую очередь вопрос: "А правильно ли ты поступил?" И каждый раз, когда смотрю видео с войны на YouTube, я понимаю, что правильно поступил, уехав. Но это всё равно тяжело – смотришь в неизвестность. Ты – ни жив ни мёртв, призрак. Нормально работать не можешь, в голове постоянно крутится: "Как из этой ситуации выплыть?"
Из-за невозможности прогнать эти мысли и избавиться от "дурацкого ПТСР, от которого нет лекарств" он живёт одним днём. Кому-то удается со временем справиться с этой проблемой, а кому-то – нет, говорит он. Когда после Чечни он проходил через это первый раз, был моложе, у него была семья, родился ребёнок – и тогда ужасы войны ушли на задний план. А сейчас он чувствует, что остался один на один со своими бедами, да еще в стране с не очень стабильной политической обстановкой.
Положение осложняется еще и тем, что Александру исполнилось 45, и теперь у него нет вообще никакого паспорта: внутренний российский просрочен, а вернуться и сделать новый невозможно. Как устраиваться куда-то официально без документов – непонятно.
– Я и так уже "морально двухсотый", а сверху ещё давит вся эта ситуация, – вздыхает он. – Семья, считайте, осталась без кормильца – и мама пожилая, а я у неё один. До войны я всем помогал, дочь пошла учиться. А теперь перешла с очного на заочное, ей приходится работать: папы нет, некому давать денег на учёбу и на все прелести студенческой жизни…
По словам Артёма Клыги, правозащитника из "Connection e.V.", сейчас в Армении находится около 400 российских дезертиров – к ним относятся и те, кто сбежали с фронта, и те, кто покинули свои воинские части. Большая их часть уехала из страны с помощью "Идите Лесом".
Дезертиры в Армении могут сталкиваться с наружным наблюдением и слежкой со стороны российских силовиков, говорит Клыга.
– Есть особо активные дезертиры, которые не заботятся о своей безопасности и рискуют быть похищенными. Но обычно достаточно не собираться группами, не светиться, быть осторожными и глупо не ошибаться. Много кто так в Армении спокойно живёт и работает, – объясняет он.
Дальнейшая судьба дезертиров часто зависит от наличия у них заграничного паспорта – документа, необходимого для въезда в Европейский Союз, где отказники могли бы претендовать на политическое убежище. Но у большинства беглецов, уезжающих в Армению, загранпаспорта нет. По словам Артема Клыги, существует опция успеть заказать его в консульстве до возбуждения уголовного дела. Загранпаспорт позволяет уехать на более безопасные Балканы. Из той же Черногории можно поехать в страну ЕС и запросить убежище.
Согласно расследованию "Важных историй", с начала войны из российской армии могло дезертировать не меньше 49 тысяч человек. Это почти совпадает с данными украинского OSINT-сообщества Frontelligence Insight, которое на декабрь 2024 года насчитало 50 554 дезертира. Эти цифры удалось получить благодаря утечкам баз данных военнослужащих, самовольно оставивших свои части (СОЧ), но некоторые эксперты считают, что эти базы неполные, и на самом деле дезертиров может быть значительно больше. Кроме того, данных за 2025 год пока нет.
